Особый путь Сергея Абрамова

Помните, как было в анекдоте про учительницу математики, которая высказывала претензии новому русскому: «Ваш сын совершенно не умеет складывать и умножать, только отнимать и делить!», а тот расплылся в улыбке и довольно заметил: «В папку пошел!». Пожалуй, это симптом короткой, но яркой эпохи 90‑х, когда отнятие и деление стали любимыми математическими действиями самых ушлых пассионариев и задали вектор основных экономических процессов.

Но были люди, которые дольше всех держались за равенство и со временем вернули сложение и умножение даже в такую темную бездну, как постсоветский АПК. Как знать, может, пригодились старые советские формулы, рекомендующие держаться всем вместе в одних скобках…

Как минимум одно подобное уравнение сработало. Крупное сельхозпредприятие Усть-Пристанского района в силу обстоятельств вынуждено было несколько раз поменять свою «математику», но сохранился главный принцип — коллективный.

Директор ОАО «Озернинское» Сергей Абрамов однажды взвалил на себя руководство умирающим совхозом только для того, чтобы смогли выжить люди. Экономист по образованию, он не стал считать длинные рубли; его задачей было сохранить базовое для села предприятие. Об этом наше интервью.

ЭТО БАЗА

— Сергей Петрович, журнал «Алтайский крестьянин» знает множество историй о том, как нынешние представители алтайского АПК входили в этот бизнес  — в них много общего, но есть и различия. Знаете, как говорят: счастливы все одинаково, а несчастны по-разному. Вы возглавили сельхозпредприятие в 1995 году — сложное время, сложная должность. Вряд  ли дела здесь в то время шли как по маслу. Итак, вы впервые сели в кресло руководителя, осмотрелись, заглянули в бумаги — и что увидели? Что из себя представляло «Озернинское» в первые постсоветские годы?

— Оно было базовым для села. На тот момент существовала старая команда директоров по хозяйствам, и эти хозяйства были еще живы — кроме одного, в селе Красноярка. К тому моменту уже начали выделяться первые крестьянско-фермерские хозяйства, и то же самое произошло с красноярским отделением. Его искусственно поделили на  два направления  — растениеводство и животноводство, разделили «по чесноку» землю и технику и начали работать как КФХ. Все остальные подразделения, входящие в структуру совхоза «Озернинское», были кое‑как, но живы.

— А  после советской совхозной модели во что преобразовалось хозяйство?

— Сначала мы стали СХП — то есть сельскохозяйственным предприятием. Затем впереди подставили еще три буквы ТОО — товарищество с ограниченной ответственностью. А в 2004 году я зарегистрировал предприятие в качестве ОАО «Озернинское», и в этой форме собственности мы существуем по сей день.

— В общем, закончились игры аббревиатур. Возвращаясь к самому началу, как получилось, что вы оказались у руля предприятия, которое уже, получается, дышало на ладан? Не было ли страшно, образно говоря, брать на  поводок умирающего динозавра?

— В то время развал шел по всем хозяйствам. Я  тогда занимал должность заместителя директора, и мы с руководителем понимали, что совхозу нужна серьезная реконструкция. На ближайших выборах директора снова выбрали на эту должность, а он не согласился. В итоге сначала выбрали новое правление, затем начали думать, кого посадить в кресло руководителя.

— Сколько вам было лет тогда?

— Тридцать три.

— Что ж, весьма символично. Итак, вы, насколько я знаю, по образованию экономист, к тому же местный житель. Вы же наверняка видели, какие процессы происходят в целом в стране и в вашем хозяйстве в частности  — было понимание, что вы ввязываетесь во что-то не самое позитивное?

— Да никто этого не понимал. Точнее, понимали, что нужно просто что‑то делать и двигаться дальше. На заседании нового правления я как замдиректора вообще изначально предлагал назначить на руководящую должность управляющего одним из отделений. Все за него проголосовали, составили протокол заседания — все, руководитель назначен. А на следующее утро, когда я был в центральной конторе, на рабочий телефон звонит новоиспеченный директор «Озернинского» и говорит: «Ты меня не жди на работе, я не приду. Вообще». И вот я сижу и думаю: что делать? Директора нет, через пару месяцев уже в поле выходить. Бригада наша занимается заготовкой древесины, а у них там, в лесу, ни капли бензина и солярки — я уже не говорю про деньги, о них уже никто даже не спрашивал.

— Так, интересно, а в чем была причина такого внезапного самоотвода? Тяжела оказалась шапка Мономаха? Или, может, директорский стул оказался с гвоздями?

— Наверное. Я предложил заново собрать заседание членов правления, чтобы выбрать нового руководителя — и сделать это срочно. Ситуация была очень серьезной — мы по сути стояли в этот момент на месте. Предложил провести собрание в ближайший понедельник. Все правление хором говорит, что по понедельникам никто его не проводит. Назначили на вторник, на 6 часов вечера. Уже потом в календарь заглянули — а это 23 февраля.

— И что, состоялось собрание?

— Да. Это сейчас в деревнях люди пассивные, да и молодежи почти нет. А тогда другое настроение у людей было. В общем, хоть и праздник, а люди пришли. И спрашивают: какой вопрос решаем? Правление отвечает: выборы нового директора. Мужики в зале говорят: вон Абрамов сидит, его давайте и выберем. Никогда так быстро собрание у нас не проводилось — буквально только проголосовали и сразу ломанулись в двери. Единственный наказ новому руководителю, то есть мне, успели дать: больше никогда не назначать собрание на 23 февраля. С этого момента все потихоньку и пошло.

ПЫЛЬ ДА БУРЬЯН

— Потихоньку пошло? Как  скромно вы резюмировали плоды тридцатилетнего труда! А мы-то хотим подробностей. Расскажите, что было в «Озернинском» на тот момент?

— Мы имели достаточное количество пашни. Точную цифру вам не скажу: сейчас у нас вся земля вместе с парами — около 7 тысяч гектаров, а тогда было гораздо больше. Просто много полей оказались заброшенными и заросли бурьяном.

— Что еще вам досталось в наследство?

— Также в совхозе было две фермы с КРС и одна свинотоварная ферма.

— Свиноферма, говорят, большая была?

— По нынешним меркам — нет. Она появилась еще в советские времена, и когда‑то мы пытались ввести дополнительный сарай для свиней, даже построили его. Но все оказалось очень затратно, но при этом, по‑русски говоря, не давало никакого выхлопа.

— Что было самым сложным на первых порах?

— В то время уже начали выделяться из совхозов фермеры, и этот процесс шел повсеместно. Сейчас у нас с этим легко и понятно — все знают, как правильно подписывать договоры на аренду и прочее, а тогда бордель полный творился, и было так, наверное, в каждом селе. Законодательство в 90‑х было настолько глупое и бестолковое, что любой мог схватить и утащить все, что плохо лежит. Приедешь на свое поле, а там кто‑то уже на тракторе — и никаких бумаг, никаких законных оснований. Просто захват. На этой волне начали рассыпаться хозяйства.

— А  у  вас не было желания уйти в вольное плавание, прихватив маленький совхозный фрегат?

— Нет. Мы, наоборот, решили остановить этот развал, воспользовавшись опытом одного предприятия в Топчихинском районе, даже к ним на собрание съездили.

— Какой именно пример вы хотели с  них взять?

— Создать акционерное общество, распределить акции, ликвидировать паи. То есть любыми способами остановить «расхват» земли. Одной из основных причин развалов крупных хозяйств в те годы была всеобщая «растащиловка» и потеря на этой ноте кадрового ресурса. А мы, учредив ОАО, условно поставили гвоздь — и все, больше никаких раздач.

— Я  правильно понимаю, несмотря на то, что у вас было несколько реорганизаций и вы в итоге пришли к акционерному обществу, по сути вы все равно остаетесь коллективным хозяйством?

— Ну, можно сказать, что фактически мы оставили все управленческие принципы со времен социалистической эпохи.

— Свинотоварную ферму спасти не получилось?

— Там вообще все жутко оказалось. Если бы вопросы об уплате за электроэнергию в те времена решались, как сейчас, нас бы похоронили моментально. В те годы долги за электричество все время откладывались, мы кое‑как платили по счетам бартером. И этот бестолковый подход продолжался довольно долгое время — оказалось, мы должны во все фонды, в налоговую, даже элементарно за телефон. Мы не были единственными в своем роде, таких должников было море кругом. Постепенно мы начали отдавать долги, в том числе по зарплате. Но было, конечно, очень тяжело.

КОТ В САПОГАХ

— Вот сейчас мне интересны ваши мотивы — зачем было взваливать на  себя эту ношу? Тут не только директорский стул, все предприятие «с гвоздями» было. То есть впереди явно не маячили огромные заработки. Каков был стимул?

— Дать людям выжить. В те годы в селе у каждого, в том числе и у меня, личное подворье было чуть ли не основным источником дохода, а зарплата в совхозе уже второстепенным. Тем более были времена, когда ее вообще не платили. Мы готовили корма, грубые корма, фураж именно для подворий своих сотрудников. Так же мы делаем и сегодня — единственное, коллектив сократился до минимума. Люди разъезжаются, население в деревне сокращается. А те, кто остался, в силу возраста перестают держать хозяйство. И, естественно, сегодня мы стабильно платим зарплату и делаем все необходимые отчисления.

— Ну, хорошо, пост директора тогда еще совхоза «Озернинского» оказался для  вас котом в мешке, но вы решили как-то попытаться с ним ужиться. Когда он оказался котом в сапогах? Когда забрезжил первый рассвет?

— Наверное, это 1998‑й год…

— Вообще-то, этот год редко хвалят.

— Но у нас более-менее хорошая урожайность тогда была, да и в целом прежние года были для нас какими‑то невезучими. В 1999 году опять случился неурожай и мы основательно «сели». А начиная с 2000 и по 2004 год включительно у нас была хорошая пятилетка. За это время мы понемногу начали обновляться, провели последнюю реорганизацию — это можно считать началом стабильности.

— А на каком этапе вы избавились от животноводства?

— Это был постепенный процесс. Со временем ни в животноводческих комплексах, ни на свиноферме некому было работать. Получилась ситуация пан или пропал — если бы я пытался сохранить животноводство, сегодня не было бы даже этого хозяйства.

ВЕРНЫЙ ВЫБОР

— Итак, в  середине «нулевых» дела более-менее пошли на лад. А в этот момент вас не посетила мысль организовать собственное хозяйство?

— Честно скажу, ни разу об этом не задумался. Я думаю, что мы были на правильном пути, и сегодня находимся не в худшем положении в сравнении с теми, кто работает «на себя». Смотрю я на некоторых фермеров, которые начинали еще в 90‑е: на первом этапе они имели какие‑то деньги, но куда они их тратили? Две статьи расходов: квартиры в Барнауле и дорогие машины. Потом снабдили своих детей всем необходимым, а дети помахали ручкой и не стали заниматься сельским хозяйством. И вот им всем за шестьдесят, и первые фермеры начали сыпаться как горох — это называется работать на себя. Сегодня у меня есть несколько козырей — я сам помоложе большинства фермеров первой волны, и специалисты у меня моложе, чем у них: бухгалтерия, инженеры, бригадиры. Конечно, у нас меньше сейчас кадров, но много и не надо. Зато мы живем в интересах всего коллектива.

— Сколько у вас сотрудников на семь тысяч гектаров пашни?

— Примерно шестьдесят человек.

— Когда вы проводили свои реформы — реорганизовали хозяйство, отказались от свинокомплекса и  т.д., как к этому отнеслись люди? С пониманием?

— Люди понимали, конечно, видели безысходность предприятия в том виде, в котором оно существовало. Работать было некому, выхлопа нет, будущее неясно. С той продуктивностью, которая у нас была в свиноводстве и животноводстве, сегодня не выживет ни одно хозяйство в крае. Сейчас надо либо работать, либо вообще не работать, среднего не дано. А кто на средней полосе сел — абы как бы посеял, без удобрений, обработал на разок как попало, на фунгициды денег не нашел, сушилки нет, площадки нет — такие хозяйства «сели на щетки». Мы после удачной пятилетки — в 2021–22 годах — не стали дремать и быстро начали строить. Сразу поставили ток с сушильным оборудованием, на следующий год — четыре силоса. В прошлом году мы выиграли только благодаря сушилке. И, естественно, сразу поставили новые машины. Собственных средств «ввалили» около ста миллионов — а это немало, надо сказать. Два «золотых» года нас здорово «вытянули», и мы, кроме всей этой стройки, усиленно обновляли комбайновый парк.

— На какой технике работаете?

— Большого импорта у нас нет, работаем, в основном, на отечественной технике. Все десять комбайнов, например, российские.

— Сейчас непростой период, есть проблемы с займами: высокая ключевая ставка тянет за собой дорогущие кредиты, и многие говорят, что банки их попросту не согласовывают. Плюс ко всему прочему уже второй или даже третий год нет цены на зерно. У вас на эти кризисные времена есть все необходимое?

— Да, кроме вышеперечисленного, мы смогли сделать кое‑какой ремонт, а в этом году даже немного «прибарахлились» из урожая 2024 года — купили служебный легковой автомобиль для агронома, маленькие тракторы для сенокоса. В общем, обновились, чтобы настроение мужикам поднять. А настроение от новой техники совсем другое — это же видно, его не спрячешь.

ДИРЕКТОР БЕЗ ЛОСКА

— Правду говорят, что во всем Усть-Пристанском районе осталось только одно крупное сельхозпредприятие — вы?

— Ну, мы сохранили основную часть хозяйства: техническую базу, склады, машинно-тракторную мастерскую, нефтебазы, зерносклады, контору, столовую. Помимо этого, последнюю пятилетку мы возим щебень и регулярно подсыпаем дороги в селе. Подшаманили все, что могли. Правда, центральная контора у нас в непристойном виде.

— Ну а что, сапожник без сапог, до себя руки не доходят. А вы директор без крутого офиса…

— Самую главную роль играет производственная часть. Ну да, девчонки сидят в конторе — у них есть отопление, оргтехника, а  хочется еще  красоты. В  планах ремонт есть, просто пока ничего не придумал.

— Вы упоминали об участии в жизни села. Говорят, вы еще и водопроводные коммуникации под свою опеку взяли?

— Водопровод был еще при старом базовом хозяйстве, но никто, кроме нас, им заниматься не хочет. И мы все это тянем. Например, водонапорную башню поставили по программе местных инициатив, хотя основная доля там наша, на собственные средства скважину пробурили, текущие ремонты тоже обеспечиваем.

— Хорошо, вы нам немного рассказали, как менялось ваше хозяйство. А что вы можете сказать как  руководитель сельхозпредприятия, как сельский житель про людей? Как меняются они и меняются ли? Что сейчас нужно

сельскому жителю?

— По этому поводу я могу сказать только одно: последующее поколение не может быть хуже предыдущего, это должен понять каждый раз и навсегда. Наши дети должны быть лучше, чем мы. Если кто‑то говорит, мол, мы тогда работали, а вы сегодня не работаете, то это неверно. Я с этим мнением не соглашусь никогда. Что же тогда получается — мой сын, моя дочь хуже меня? Нет!

— Вы упоминали, что продолжаете заготавливать корма для населения. Но  ведь сейчас гораздо меньше животных держат в личных подсобных хозяйствах. Правильно  ли это, по вашему мнению?

— Почему в деревне все реже держат животных? В силу возраста, многие уже не тянут по состоянию здоровья. Пенсионеры бросили подворье — и на 80 процентов уменьшилось поголовье скота в ЛПХ. Сегодня живность дома держат люди в возрасте от 50 до 55 лет, у них еще сила есть. И если, скажем, работник нашего предприятия держит 3–4 коровы дома, супруга может вообще не работать. При этом их удерживает необходимость отправить детей в город, платить ипотеку — и тут хочешь, не хочешь, а скотину держать будешь. Так что, традиционный сельский уклад пока сохраняется благодаря нашим работникам, которые хотят жить в деревне.

ДЕТИ — ЛУЧШЕ, ЧЕМ МЫ

Бок о  бок с  бессменным директором «Озернинского» Сергеем Абрамовым трудится его сын Михаил. Главный агроном сельхозпредприятия и надежная опора для отца. После школы Михаил поступил в АГАУ на факультет агрономии. На практику он приехал в свое родное село, на родное сельхозпредприятие. Именно в «Озернинском» он постигал азы профессии. Сомнений не было, куда идти после вуза. Не сразу, а шаг за шагом, нарабатывал Михаил опыт. Сейчас за плечами в достатке и теории, и практики. Михаил Абрамов — главный агроном предприятия. Что характерно, никогда он не стремился в город, как многие сверстники. В Нижнеозерном построил дом для своей семьи. Здесь и живет, держит подворье, работает по душе — и иного для себя Михаил не желает.

Маргарита, старшая дочь Сергея Петровича, хоть и обосновалась в городе, тоже недалеко ушла от семейного дела. Вместе со своим супругом Артемом Орловым они основали топливную компанию «Феникс», которая преимущественно занимается реализацией ГСМ для аграриев. В прошлом сезоне, довольно непростом для этого бизнеса, они были одними из немногих, кто безукоризненно соблюдал обязательства перед контрактами перед своими клиентами-крестьянами.

---

Маргарита, прочитав подготовленную нами статью об отце, написала мне в ватсапе: «Прочитала — до слез. Какой же это огромный труд — организовать такое хозяйство! Какой огромный путь прошел наш отец! Я только сейчас это начала понимать…»

От себя добавим: Сергей Абрамов — это, конечно, глыба. Личность! Единственный из всех в районе сумел спасти коллективное хозяйство и дал жить людям. Это редкость. Таким отцом, конечно, можно гордиться по праву!

---

Авторы: Мария ЧУГУНОВА, Максим ПАНКОВ