Кто такие засельщики
***
Первых засельщиков на Алтайских горах ждали тяжелые испытания. Проникнув в глухие дебри, они попали в условия первобытных людей, у которых даже огонь должен был поддерживаться изо дня в день: не всякий имел огниво и кремень. Даже жилье не так легко было построить, хотя лесу и было много. Орудие русской культуры — топор — был большой роскошью, и его мог иметь не всякий: поэтому в первое время строили простые берлоги, покрывали их берестой и таким образом защищали себя от непогод и холода.
Кто имел топор, тот не выпускал его из‑за опояски и ревниво клал под сидение, когда приходилось беседовать с соседом. Бывали убийства из‑за топора. Владелец топора был более обес-
печенным человеком, он скорее и лучше других обзаводился жилищем и безопаснее других чувствовал себя в скитаниях по лесам и горам. Если нужно было перейти бурную реку, человек сваливал громадную лесину так, что вершина ее падала на другой берег, и по такому мосту переправлялся. Если он попадал в непроходимую чащу, то прорубал себе дорогу, если встречался со зверем, то смелее вступал с ним в борьбу. Кроме того, топор был незаменим при делании так называемых «салков», маленьких плотиков, на которых люди спускались из верховьев рек с грузами своих охотничьих трофеев: тушами лосей, маралов, звериными шкурами и ягодами.
Самым тяжелым условием для первых засельщиков «Камня» было отсутствие хлеба. Те ржаные, зацветшие сухари, которые когда‑то лежали в котомке, были бы верхом благополучия скитников, если бы была возможность где‑либо достать их. Но об этом и мечтать не приходилось. Поэтому люди глодали черемуховую и таловую кору и питались мясом зверей: лося, марала и дикой свиньи. Но без огнестрельного оружия добыча этих зверей представляла большие затруднения и даже смертельную опасность. В летнюю пору жилось лучше, потому что всюду было много ягод, ревеня, чеснока, дикого лука и так называемых пучек.
Когда же наступала осень — бедствия их еще увеличивались. Но колоссальная сила воли и богатырское терпение преодолевали все, люди шли на промысел, ловили в капканы первого попавшегося зверя, запасали из него пищу и на самодельных лыжах, с топорами за опояской прокрадывались к китайским пикетам… Не обратно к русским границам, где жестокие розги страшнее голодной смерти, а к чужим иноверным китайцам… Много надо было русской хитрости и смелости, чтобы, не зная языка, расположить к себе «басурмана», взять у него, что можно, и ловко ретироваться восвояси.
Русские бродяги притворялись заблудившимися звероловами, в доказательство чего приносили шкуры белок, выдр и соболей, и китайцы, которых было на границе очень мало, не только снабжали своих гостей мукою, сухарями и солью, но и выдавали им необходимое оружие, ножи, огнива, ткани и нитки.
А позже, когда китайцы узнали, что русские люди поселились в их владениях оседло, они даже помогали им обзавестись хозяйством. Так, первым бегунам, заселившимся на реке Белой, Шарыповым, Лысовым и другим, было выдано китайцами по одной живой свинье и по одной козлухе на каждую семью — «на племя».
Кто имел топор, тот не выпускал его из‑за опояски и ревниво клал под сидение, когда приходилось беседовать с соседом. Бывали убийства из‑за топора. Владелец топора был более обес-
печенным человеком, он скорее и лучше других обзаводился жилищем и безопаснее других чувствовал себя в скитаниях по лесам и горам. Если нужно было перейти бурную реку, человек сваливал громадную лесину так, что вершина ее падала на другой берег, и по такому мосту переправлялся. Если он попадал в непроходимую чащу, то прорубал себе дорогу, если встречался со зверем, то смелее вступал с ним в борьбу. Кроме того, топор был незаменим при делании так называемых «салков», маленьких плотиков, на которых люди спускались из верховьев рек с грузами своих охотничьих трофеев: тушами лосей, маралов, звериными шкурами и ягодами.
Самым тяжелым условием для первых засельщиков «Камня» было отсутствие хлеба. Те ржаные, зацветшие сухари, которые когда‑то лежали в котомке, были бы верхом благополучия скитников, если бы была возможность где‑либо достать их. Но об этом и мечтать не приходилось. Поэтому люди глодали черемуховую и таловую кору и питались мясом зверей: лося, марала и дикой свиньи. Но без огнестрельного оружия добыча этих зверей представляла большие затруднения и даже смертельную опасность. В летнюю пору жилось лучше, потому что всюду было много ягод, ревеня, чеснока, дикого лука и так называемых пучек.
Когда же наступала осень — бедствия их еще увеличивались. Но колоссальная сила воли и богатырское терпение преодолевали все, люди шли на промысел, ловили в капканы первого попавшегося зверя, запасали из него пищу и на самодельных лыжах, с топорами за опояской прокрадывались к китайским пикетам… Не обратно к русским границам, где жестокие розги страшнее голодной смерти, а к чужим иноверным китайцам… Много надо было русской хитрости и смелости, чтобы, не зная языка, расположить к себе «басурмана», взять у него, что можно, и ловко ретироваться восвояси.
Русские бродяги притворялись заблудившимися звероловами, в доказательство чего приносили шкуры белок, выдр и соболей, и китайцы, которых было на границе очень мало, не только снабжали своих гостей мукою, сухарями и солью, но и выдавали им необходимое оружие, ножи, огнива, ткани и нитки.
А позже, когда китайцы узнали, что русские люди поселились в их владениях оседло, они даже помогали им обзавестись хозяйством. Так, первым бегунам, заселившимся на реке Белой, Шарыповым, Лысовым и другим, было выдано китайцами по одной живой свинье и по одной козлухе на каждую семью — «на племя».
Сибирь заселялась постепенно, крупным селением считалось то, в котором насчитывался десяток домов
Но такая помощь не могла, конечно, избавить Бухтарминских «каменщиков» от лишений, какие они претерпевали еще многие годы. Достаточно сказать, что люди эти питались сваренными в воде лоскутьями своих кожаных котомок и обсасывали их железные пряжки. И при этом еще острили:
— А в ней, в этой коже‑то, поди‑ка, настоящее мясо ляжевало, потому она, ведь, скотская…
И когда первым засельщикам удалось посеять немного ржи, они с невероятным терпением, зимою, скоблили стеклышками в деревянных корытцах замороженные в воде зерна, чтобы получить столь желанное тесто.
Поставленные в такие условия люди, казалось бы, должны были вести полузвериный образ жизни.
Однако, в натуре русских беглых людей, как бы невежественны они ни были, помимо животного инстинкта самосохранения, было нечто более ценное и высокое. Это, конечно, была вера, слепая непоколебимая вера в Бога, а вместе с нею и вера в жизнь, в лучшее ее будущее. Что такое пережитые бедствия? Это только Божье испытание, или искушение дьявола. И униженные и оскорбленные, рабы и преступники, беглецы и бродяги в дебрях Алтая закладывали свое новое, вольное царство.
***
К половине XVIII века в горах южного Алтая была уже целая сеть русских деревень.
Деревни эти были, разумеется, до смешного малы, но, разбросанные по ущельям, они плотно садились на новую почву и запускали в нее свои крепкие корни. Вернее, это были заимки в две-три, а иногда и в одну избу, но по тамошним условиям жизни изба с женщиной и квашнею, с топором и собакою представляла значительный культурный пункт. Сразу становилось веселее на десятки верст вокруг,
от того что близко люди, оседло живущие совсем по‑русски, с русским языком, с шатровой крышей и косящатым окошком. Не удивительно поэтому, что самая первая деревня, ныне именуемая Фыкалкой, искренно и без насмешки называлась «Большой Деревней», потому что в ней было семь домов. Собственно, об этих семи домах существуют различные версии. По одной — все семь изб были в куче,
по другой — они были разбросаны по окрестностям, примерно в 2–3 верстах одна от другой, а по третьей версии — тут жило в одно время семь мужиков, семь разных «забеглых».
Теперешняя деревня Фыкалка находится на другом месте, на речке Фыкалке, названной так потому, что старики, поселившиеся при этой речке, пока дошли до нее, порядком «пофыкали», то есть от усталости тяжело переводили дух, «запыхивались». Бывшая же Фыкалка, то есть. «Большая Деревня», находилась верстах в 10 от теперешней, в полуверсте от правого берега роскошной по живописности реки Белой. Нам показывали шесть берез (теперь уже только четыре — две свалились), которые будто бы выросли на общей могиле шести первых «забеглых», основателей «Большой Деревни».
Легенда, а возможно, что и правдивое предание, так повествует о происхождении этих шести берез.
Поселились тут в разное время разных бродяг семь человек. И была между ними одна женщина, потому шестеро завидовали седьмому, обладателю женщины, и всякий раз, как только он уходил промышлять, то есть охотиться, к ней заходили то тот, то другой, и чинили над нею насилия. Она будто бы очень любила своего сожителя, но боялась ему сказать о жестокой истине. Наконец, однажды случайно съехались
в избушку все шестеро, в то время как был дома и хозяин. Съехались, и по одной версии, в ссоре из‑за хозяйки сами перерезали друг друга, по другой — сметливый хозяин хорошо угостил их медовой брагой, а потом перерезал сонных. Сам он вырыл им общую могилу и всех похоронил, а с возлюбленной переехал на то место, где стоит теперешняя Фыкалка.
Такие случаи на романтической почве повторялись не однажды и после, хотя и с меньшим количеством жертв. Герои такого рода событий получили особое название «мясорубов». Впоследствии профессор Шмурло в своих материалах («Записки Семипалатинского Подотдела Императорского Русского Географического Общества») о заселении Бухтармы называет ее русских обитателей «буйными и своевольными крестьянами, стоящими вне всякого административного влияния, среди которых еще живы воспоминания об охоте за людьми».
Но нам кажется, что прежде, чем обвинять в этом бухтарминцев, следует взвесить причины, по которым вырастали и буйный нрав, и неизбежность тяжкого преступления среди русских беглых. Верно, что были и такие случаи, когда суровый россиянин, точь‑в-точь как кавказский кабардинец, и ружья свои пристреливал по живой мишени, но это, во‑первых, были исключения, а, во‑вторых, в тех условиях русской были, в которых протекали целые столетия, нелегко было избавиться от преступников и от злодеев. Они
были и, к горькому прискорбию, есть и сейчас, и едва ли существует возможность избавиться от них в ближайшем будущем.
Но такого рода исключения едва ли дают основания для огульного обвинения целого народа, столь героически вынесшего на себе бремя тяжких испытаний и сохранившего, несмотря ни на что, и свой человеческий облик, и свою бодрую жизнедеятельность.
Случаи кровавого зла чаще всего происходили из‑за женщин, в которых на Бухтарме был недостаток. Многие забеглые побросали свои семьи и жен на родине, куда не смели возвращаться. Это послужило впоследствии причиной массового похищения чужих жен или девиц и вместе с тем способствовало более широкому расселению русских на Алтае.
Для того чтобы дорогую добычу не отняли обратно, а главное, не учинили бы за кражу ее кровавой мести, похитители искали отдаленных убежищ, где и поселялись новыми заимками, прячась в них, как тайные разбойники. Женщина свыкалась со своей участью; будучи же связанной с похитителем детьми, становилась верной его женой и хозяйкой. Впрочем, похищения чаще всего происходили с согласия самих похищаемых. Бежали жены суровых или старых мужей, или неродные дочери, а также просто влюбленные в своих похитителей, которые окружали украденных подруг заботливою ласкою.
Таким образом, русские все шире расселялись по горам и лесам, перекидывались через громадные пространства и фактически овладевали огромной территорией. Но центром, откуда расселялись русские люди, была все та же деревня Фыкалка. Из нее образовались сначала деревни Белая и Печи, основанные в 1742 году, затем в том же году Язовая и Коробиха. Через восемь лет деревня Сенная, а еще через год деревня Быкова. Но Фыкалка создала много деревень и в отдаленных от нее местах, в верховьях Бухтармы, по Берели, по Нарыму, Тургусуну и другим рекам. Из ее же беглецов основаны были первые заимки в среднем течении Катуни, где находится нынешний Уймонский край.
Полнотекстовую версию читатель может найти на сайте — grebensch.narod.ru/altai_rus.htm. Приятного чтения.
Автор: Сергей МАНСКОВ.
