Мы уютно расположились в главном кабинете управы КХ «Русь». Новоиспеченный хозяин кабинета, Александр Косников-младший, разливает в чашки кипяток из чайника — весьма раздолбанного, надо признать, невесть как в нем электронная душа держится. На шутливое предложение в следующий раз привезти в качестве подарка новенький чайник, Косников-сын отмахнулся: «Мы тут редко чаи гоняем. А отец — так он сроду бы не стал на новый чайник тратиться, пока этот свои функции выполняет».
В начале весны весь Алтайский край всколыхнула новость: глава КХ «Русь» Кулундинского района Александр Борисович Косников отправился добровольцем на СВО, передав бразды управления огромным хозяйством своему сыну Александру-младшему. Сначала информация бродила сугубо в формате народной молвы, а вскоре мы начали узнавать о приключениях Косникова-старшего на русском фронтире из им же снятых видеороликов. Журналу «Алтайский крестьянин» выпала уникальная возможность записать беседу с обоими Косниковыми — практически за одним и тем же столом, только в разные дни.
Учитывая специфику момента, беседа у нас получилась не только и не столько о сельском хозяйстве. Больше о семье, о личностных стержнях, о чести, которую иногда издалека ошибочно принимают за честолюбие, а главное — о вызове и мужестве его принять.
В интервью мы пойдем по нарастающей — сначала сын, потом отец.
Учитывая специфику момента, беседа у нас получилась не только и не столько о сельском хозяйстве. Больше о семье, о личностных стержнях, о чести, которую иногда издалека ошибочно принимают за честолюбие, а главное — о вызове и мужестве его принять.
В интервью мы пойдем по нарастающей — сначала сын, потом отец.
Под грифом «секретно»
— Александр, когда ваш отец Александр Борисович отправился на спецоперацию?
— «За ленту» он уехал в феврале этого года, а отвозил я его в аэропорт в последних числах января. Долгое время только я знал, что он ушел добровольцем. От родных все держалось в строжайшем секрете.
— Интересно… Почему же он не поделился намерениями с другими?
— Никто из родных и близких не одобрил бы его решение. А он, наверное, не хотел, чтобы его отговаривали. О своем решении сказал только мне – и меня же попросил найти возможность отправить его на СВО.
— А это оказалось непросто?
— Через Госуслуги записаться добровольцем можно буквально в два клика. Однако в Минобороны ему отказали, так как возраст превышает 50 лет. Ему сейчас 59, и в зону СВО в таком возрасте можно попасть только имея высокий военный чин. Он же проходил службу на военной кафедре, откуда вышел старлеем запаса.
— Когда отец озадачил вас его отправкой на спецоперацию, у вас не возникало вопроса — почему? Ведь он руководит таким большим хозяйством, причем в Кулунде - самой рискованной зоной земледелия изо всех в Алтайском крае. Ведь не только чувство патриотизма повело его в эту горячую точку, есть и какие-то более личные посылы?
— Не знаю точно, что им двигало, но мама говорит, что он рвался за ленту, когда была еще Афганская война. Однако его не взяли. Вот и в этот раз - ему постоянно отказывали в военкомате. Сначала отец вроде бы успокоился, но когда объявили частичную мобилизацию, снова начал на меня наседать. Он мне как-то сказал: «Чтобы стать героем труда, нужно пахать пятьдесят лет, и то не факт, а чтобы стать героем боевых действий, хватит одного поступка. Мне кажется, ему важен не статус героя, а само его достижение… В общем, я помню, что какое-то время просто делал вид, что ищу информацию.
— Имитировали бурные поиски?
— Да, поначалу было так. А потом все-таки начал действительно принимать какие-то меры. Как я уже говорил, военкомат отказал, но получилось записать добровольцем через одну ЧВК. Все оказалось просто: обменялись контактами, затем выслали инструкции и адрес в Ростове.
— Вот что интересно, вы начали по просьбе отца искать возможности, чтобы отправить его на СВО. При этом не боялись, что в итоге все хозяйство ляжет на ваши плечи? И не пытались по-сыновнему отговорить от этой затеи?
— Не боялся. Да, если честно, не особо и верил, что его туда возьмут на самом деле. А отговорить… Я понимал, что это бесполезно, он очень упрямый. Если что-то решил сделать, никто его не остановит. В конце января я увез его в аэропорт. Жене от сказал, что едет подлечиться в Барнаул.
— Александр, когда ваш отец Александр Борисович отправился на спецоперацию?
— «За ленту» он уехал в феврале этого года, а отвозил я его в аэропорт в последних числах января. Долгое время только я знал, что он ушел добровольцем. От родных все держалось в строжайшем секрете.
— Интересно… Почему же он не поделился намерениями с другими?
— Никто из родных и близких не одобрил бы его решение. А он, наверное, не хотел, чтобы его отговаривали. О своем решении сказал только мне – и меня же попросил найти возможность отправить его на СВО.
— А это оказалось непросто?
— Через Госуслуги записаться добровольцем можно буквально в два клика. Однако в Минобороны ему отказали, так как возраст превышает 50 лет. Ему сейчас 59, и в зону СВО в таком возрасте можно попасть только имея высокий военный чин. Он же проходил службу на военной кафедре, откуда вышел старлеем запаса.
— Когда отец озадачил вас его отправкой на спецоперацию, у вас не возникало вопроса — почему? Ведь он руководит таким большим хозяйством, причем в Кулунде - самой рискованной зоной земледелия изо всех в Алтайском крае. Ведь не только чувство патриотизма повело его в эту горячую точку, есть и какие-то более личные посылы?
— Не знаю точно, что им двигало, но мама говорит, что он рвался за ленту, когда была еще Афганская война. Однако его не взяли. Вот и в этот раз - ему постоянно отказывали в военкомате. Сначала отец вроде бы успокоился, но когда объявили частичную мобилизацию, снова начал на меня наседать. Он мне как-то сказал: «Чтобы стать героем труда, нужно пахать пятьдесят лет, и то не факт, а чтобы стать героем боевых действий, хватит одного поступка. Мне кажется, ему важен не статус героя, а само его достижение… В общем, я помню, что какое-то время просто делал вид, что ищу информацию.
— Имитировали бурные поиски?
— Да, поначалу было так. А потом все-таки начал действительно принимать какие-то меры. Как я уже говорил, военкомат отказал, но получилось записать добровольцем через одну ЧВК. Все оказалось просто: обменялись контактами, затем выслали инструкции и адрес в Ростове.
— Вот что интересно, вы начали по просьбе отца искать возможности, чтобы отправить его на СВО. При этом не боялись, что в итоге все хозяйство ляжет на ваши плечи? И не пытались по-сыновнему отговорить от этой затеи?
— Не боялся. Да, если честно, не особо и верил, что его туда возьмут на самом деле. А отговорить… Я понимал, что это бесполезно, он очень упрямый. Если что-то решил сделать, никто его не остановит. В конце января я увез его в аэропорт. Жене от сказал, что едет подлечиться в Барнаул.
— Когда правда вышла наружу?
— Мама узнала о том, что папа на СВО, только 8 марта. Мне пришлось выдумывать целую серию разных историй про то, где он больше месяца пропадает. Я даже пытался реже дома появляться, потому что каждый раз, едва я ступал на порог, мама вместо «привет» говорила: «Ну что, папа звонил?». Она явно заподозрила что-то. Раз даже сказала - мол, уж не на войну ли он ушел. Отец оставил для родных и самых близких друзей письма в сейфе в своем кабинете с датами, когда и кому я должен их вручить. Вот так все и узнали. Мама плакала недели две.
— Мама узнала о том, что папа на СВО, только 8 марта. Мне пришлось выдумывать целую серию разных историй про то, где он больше месяца пропадает. Я даже пытался реже дома появляться, потому что каждый раз, едва я ступал на порог, мама вместо «привет» говорила: «Ну что, папа звонил?». Она явно заподозрила что-то. Раз даже сказала - мол, уж не на войну ли он ушел. Отец оставил для родных и самых близких друзей письма в сейфе в своем кабинете с датами, когда и кому я должен их вручить. Вот так все и узнали. Мама плакала недели две.
От отца к сыну
— Да уж, вот она женская доля — мужчины воюют, женщины льют по ним слезы. Но в итоге мама приняла ситуацию?
— Постепенно начала успокаиваться, особенно когда папа начал более-менее стабильно выходить на связь. Также мы поняли, что он, вроде как, не на самом острие атаки. Хотя это все только с его слов. Он мне до сих пор ничего толком о житье-бытье там не рассказывает.
— Как можно было уйти добровольцем и оставить все дело его жизни, хозяйство, где работают люди. Вот вы как думаете, не последнюю роль сыграло его полное доверие к вам?
— Мне кажется, он в те моменты думал обо всем этом как об испытании. Для себя — на СВО, для меня — здесь, в хозяйстве. Думаю, насчет полеводства у него даже самых маленьких сомнений не возникало, что я справлюсь — как агроном по специальности. Площадью пахотных земель в 21,5 тысячи гектаров меня не испугать, тем более я работал здесь и в подростковом возрасте, и каждое лето, пока учился в университете.
— Тем не менее, испытание это серьезное, особенно если учесть, что в Кулундинской степи пятый год подряд засуха. С какими сложностями пришлось столкнуться, когда только-только приняли на себя все хозяйство?
— В феврале и марте приходилось чуть ли не каждый день мотаться в Барнаул, чтобы в Минсельхозе, а затем и с помощью зампреда Правительства края Александра Николаевича Лукьянова решить целую кучу проблем с электронной цифровой подписью и прочей бюрократией.
— В каких высоких кабинетах вам помогали! Наверное, это потому, что Александр Николаевич сам из Кулунды. Итак, бюрократический барьер был взят, а что происходило дальше?
— Следующие трудности начались с животноводством. Для меня это темный лес — я никогда особо не касался этой части нашего дела, да и не горел желанием, если уж совсем честно. Но пришлось вклиниваться. А тут еще и проблемы посыпались, которые нужно было решать здесь и сейчас. Высокий падеж, например — до 50 процентов среди телят.
— Ого! И как, решили?
— Да, мотался по всем лабораториям в Новосибирске, чтобы выявить его причины и максимально сократить. В итоге пришел к выводу, что в телятнике слабая циркуляция воздуха, из-за чего накапливалось много инфекций, против которых тяжело бороться медикаментозно. Мы сделали небольшую импровизированную пристройку-загончик для выхода телят на улицу, и падеж значительно снизился. И соорудили всего за три дня из подручных материалов.
— Да уж, вот она женская доля — мужчины воюют, женщины льют по ним слезы. Но в итоге мама приняла ситуацию?
— Постепенно начала успокаиваться, особенно когда папа начал более-менее стабильно выходить на связь. Также мы поняли, что он, вроде как, не на самом острие атаки. Хотя это все только с его слов. Он мне до сих пор ничего толком о житье-бытье там не рассказывает.
— Как можно было уйти добровольцем и оставить все дело его жизни, хозяйство, где работают люди. Вот вы как думаете, не последнюю роль сыграло его полное доверие к вам?
— Мне кажется, он в те моменты думал обо всем этом как об испытании. Для себя — на СВО, для меня — здесь, в хозяйстве. Думаю, насчет полеводства у него даже самых маленьких сомнений не возникало, что я справлюсь — как агроном по специальности. Площадью пахотных земель в 21,5 тысячи гектаров меня не испугать, тем более я работал здесь и в подростковом возрасте, и каждое лето, пока учился в университете.
— Тем не менее, испытание это серьезное, особенно если учесть, что в Кулундинской степи пятый год подряд засуха. С какими сложностями пришлось столкнуться, когда только-только приняли на себя все хозяйство?
— В феврале и марте приходилось чуть ли не каждый день мотаться в Барнаул, чтобы в Минсельхозе, а затем и с помощью зампреда Правительства края Александра Николаевича Лукьянова решить целую кучу проблем с электронной цифровой подписью и прочей бюрократией.
— В каких высоких кабинетах вам помогали! Наверное, это потому, что Александр Николаевич сам из Кулунды. Итак, бюрократический барьер был взят, а что происходило дальше?
— Следующие трудности начались с животноводством. Для меня это темный лес — я никогда особо не касался этой части нашего дела, да и не горел желанием, если уж совсем честно. Но пришлось вклиниваться. А тут еще и проблемы посыпались, которые нужно было решать здесь и сейчас. Высокий падеж, например — до 50 процентов среди телят.
— Ого! И как, решили?
— Да, мотался по всем лабораториям в Новосибирске, чтобы выявить его причины и максимально сократить. В итоге пришел к выводу, что в телятнике слабая циркуляция воздуха, из-за чего накапливалось много инфекций, против которых тяжело бороться медикаментозно. Мы сделали небольшую импровизированную пристройку-загончик для выхода телят на улицу, и падеж значительно снизился. И соорудили всего за три дня из подручных материалов.
— Вот уж правду говорят — самые простые решения являются самыми эффективными. А есть у вас в штате специалист именно по животноводству?
— Кроме завфермой и бригадира у нас никого нет. Ветврач была, но уволилась и уехала из района. Конечно, в таком большом хозяйстве нужны профильные специалисты. Я ведь, по сути, только полеводство знаю. В строительстве я, например, далеко не силен, хотя строить пришлось — например, нынче сделали новый склад под зерно, новую весовую.
— Действительно, испытание вам выпало серьезное — и в животноводство пришлось вникать, и в строительство. Ну, вот ваш отец приехал в отпуск, прошелся по базе. Сказал что-нибудь?
— Нет, ничего особенного. Хотя я уверен, что ту же весовую он бы построил дешевле, нашел бы такую возможность. А сейчас уже поздно что-то говорить, 5 миллионов рублей в нее вложены.
— Животноводство, стройка. А что с полеводством? Год ведь был сложным.
— Он был трудным, скорее, не из-за погодных условий, а из-за острой нехватки механизаторов. На днях вот один приболел, пришлось самому за штурвал «Акроса» сесть. Погода же — это просто погода, мы никак не можем с ней совладать, только принять как данность. Хотя читал как-то, что в Якутии, когда боролись с лесными пожарами, авиация искусственно вызывала дождь. Как бы то ни было, с природой пока не совладать, остается только принимать меры. Например, изначально знал, что снега зимой было очень мало. Знал, какой скудный был осенний запас влаги — орудия не заглублялись в почву глубже 15 сантиметров даже с бетонными грузами на них. Имея в виду эти обстоятельства, я понимал, что делать все весной нужно будет в максимально сжатые сроки — и ранневесеннее боронование, и саму посевную проводить.
— Вы еще говорили, что у вас дефицит кадров среди механизаторов. Это связано с частичной мобилизацией?
— Нет, она здесь совершенно ни при чем. Все дело в нежелании людей идти в сельское хозяйство. У меня всего два человека работает моего возраста, все остальные из категории за сорок. Коллектив более-менее стабилен, но год назад было дело, увольнялись люди. Просто не хотят ответственности — у нас хорошо платят, но заставляют работать.
— Кроме завфермой и бригадира у нас никого нет. Ветврач была, но уволилась и уехала из района. Конечно, в таком большом хозяйстве нужны профильные специалисты. Я ведь, по сути, только полеводство знаю. В строительстве я, например, далеко не силен, хотя строить пришлось — например, нынче сделали новый склад под зерно, новую весовую.
— Действительно, испытание вам выпало серьезное — и в животноводство пришлось вникать, и в строительство. Ну, вот ваш отец приехал в отпуск, прошелся по базе. Сказал что-нибудь?
— Нет, ничего особенного. Хотя я уверен, что ту же весовую он бы построил дешевле, нашел бы такую возможность. А сейчас уже поздно что-то говорить, 5 миллионов рублей в нее вложены.
Вызов принят
— Животноводство, стройка. А что с полеводством? Год ведь был сложным.
— Он был трудным, скорее, не из-за погодных условий, а из-за острой нехватки механизаторов. На днях вот один приболел, пришлось самому за штурвал «Акроса» сесть. Погода же — это просто погода, мы никак не можем с ней совладать, только принять как данность. Хотя читал как-то, что в Якутии, когда боролись с лесными пожарами, авиация искусственно вызывала дождь. Как бы то ни было, с природой пока не совладать, остается только принимать меры. Например, изначально знал, что снега зимой было очень мало. Знал, какой скудный был осенний запас влаги — орудия не заглублялись в почву глубже 15 сантиметров даже с бетонными грузами на них. Имея в виду эти обстоятельства, я понимал, что делать все весной нужно будет в максимально сжатые сроки — и ранневесеннее боронование, и саму посевную проводить.
— Вы еще говорили, что у вас дефицит кадров среди механизаторов. Это связано с частичной мобилизацией?
— Нет, она здесь совершенно ни при чем. Все дело в нежелании людей идти в сельское хозяйство. У меня всего два человека работает моего возраста, все остальные из категории за сорок. Коллектив более-менее стабилен, но год назад было дело, увольнялись люди. Просто не хотят ответственности — у нас хорошо платят, но заставляют работать.
Александр Косников-младший:
— Есть же различные химреагенты для корректировки погодных условий! В Москве, например, перед парадом дожди разгоняют, в Якутии дожди вызывают. Я вот подумал: а сколько стоит поднять в воздух самолет с этими реагентами? И не дешевле ли вызвать осадки, чем выплачивать фермерам всевозможные субсидии, компенсации? Это же сотни миллионов рублей. Что, если на эти сэкономленные средства три раза за сезон вызвать дожди, и аграрий в итоге сам заработает?.
— Есть же различные химреагенты для корректировки погодных условий! В Москве, например, перед парадом дожди разгоняют, в Якутии дожди вызывают. Я вот подумал: а сколько стоит поднять в воздух самолет с этими реагентами? И не дешевле ли вызвать осадки, чем выплачивать фермерам всевозможные субсидии, компенсации? Это же сотни миллионов рублей. Что, если на эти сэкономленные средства три раза за сезон вызвать дожди, и аграрий в итоге сам заработает?.
— Сколько у вас сейчас работает в растениеводстве человек? Все-таки, площадь немаленькая, больше 20 тысяч гектаров.
— Около пятидесяти. Думаю, что еще человек семь полностью бы закрыли кадровую проблему — но это должны быть семь хороших специалистов. С техникой у меня сейчас проблем нет, в нашем парке три John Deere, пять Buhler’ов. Остальные — «Кировцы», которые я в ближайшем будущем буду менять на новую технику.
— У вас старенькие «Кировцы» сейчас?
— Да, они 1980-х- 90-х годов. Но большая часть прошла серьезную реставрацию. Заменили кабины, поставили туда кондиционеры, новые сиденья. Ну и, конечно, капитальный технический ремонт.
— Так, вы говорили, что посевная должна была пройти в максимально быстрые сроки, а людей при этом не хватает. Получилось ли у вас уложиться в запланированный отрезок времени?
— Пожалуй, где-то на недельку дольше сеяли, чем хотелось бы. Взять, например, последний сев пшеницы, около 700 гектаров: она очень «рвано» взошла, и пустые места быстро заполонили сорняки. Добавить к этому июньскую жару, потом еще и саранча налетела — в итоге мы этот участок скосили на сенаж после того, как зелень подросла после июльского дождя. И мы взяли зеленой массой 20 центнеров с гектара. В принципе, пойдет. Ну и потом сразу же перепахал, конечно, этот участок. После осенних дождей посеянная весной пшеница благополучно взошла вместе с новыми семенами сорняков. Сейчас ударят морозы, и сорняк обсемениться не успеет. Значит, на следующий год это будет такой «полупар» — практически чистые поля, насыщенные влагой.
— Около пятидесяти. Думаю, что еще человек семь полностью бы закрыли кадровую проблему — но это должны быть семь хороших специалистов. С техникой у меня сейчас проблем нет, в нашем парке три John Deere, пять Buhler’ов. Остальные — «Кировцы», которые я в ближайшем будущем буду менять на новую технику.
— У вас старенькие «Кировцы» сейчас?
— Да, они 1980-х- 90-х годов. Но большая часть прошла серьезную реставрацию. Заменили кабины, поставили туда кондиционеры, новые сиденья. Ну и, конечно, капитальный технический ремонт.
— Так, вы говорили, что посевная должна была пройти в максимально быстрые сроки, а людей при этом не хватает. Получилось ли у вас уложиться в запланированный отрезок времени?
— Пожалуй, где-то на недельку дольше сеяли, чем хотелось бы. Взять, например, последний сев пшеницы, около 700 гектаров: она очень «рвано» взошла, и пустые места быстро заполонили сорняки. Добавить к этому июньскую жару, потом еще и саранча налетела — в итоге мы этот участок скосили на сенаж после того, как зелень подросла после июльского дождя. И мы взяли зеленой массой 20 центнеров с гектара. В принципе, пойдет. Ну и потом сразу же перепахал, конечно, этот участок. После осенних дождей посеянная весной пшеница благополучно взошла вместе с новыми семенами сорняков. Сейчас ударят морозы, и сорняк обсемениться не успеет. Значит, на следующий год это будет такой «полупар» — практически чистые поля, насыщенные влагой.
Все идет по плану
— Какие культуры в этом сезоне «выстрелили»? Или хотя бы просто порадовали?
— Подсолнечник. Это, можно сказать, традиционная степная культура, которая радует нас второй год подряд. В прошлом году он показал себя немного лучше — с почти стопроцентной всхожестью, потому что тогда весной влагообеспеченность почвы была выше.
— Как вы считаете, не проще ли было вам заниматься только растениеводством, не «разбегаясь» на незнакомые для вас дела — животноводство или то же строительство?
— Наше хозяйство должно оставаться неделимым, и руководитель должен быть только один. Я не думаю, что если бы в этом году занимался только и исключительно растениеводством, то получилось бы лучше, чем мы имеем сейчас. В общем-то, я и так больше рвался в поле, чем на животноводческую ферму. Тем более, у нас есть в хозяйстве люди, которым можно поручить ответственное задание. Для этих целей мы по субботам проводим планерки — это помогает скоординировать работу на всю предстоящую неделю, проконтролировать ее в конце, выявить какие-либо проблемы.
— У вас сейчас 1800 голов скота. Это общее число?
— Да, дойных коров 550.
— Если говорить о животноводстве, то самая главная проблема — это, наверное, обеспечение кормами. Что вы можете сказать о предстоящей зимовке?
— Все нормально. Я видел состояние почвы весной, понимал, что год будет трудным, поэтому расширил площадь под кормовыми культурами. В этом году под ними 5116 га, в предыдущие годы мы обычно сеяли около 4 тысяч. Причем, в этом году мы решили посеять кукурузу на силос на тех полях, где с большей вероятностью получим хороший урожай. Кстати, и получили в итоге 75 центнеров зеленой массы с гектара. Затраты, конечно, были колоссальные — на посевной материал и «химию».
— Как у вас в этом сезоне с надоями?
— По сравнению с прошлым годом есть рост. Я это связываю с кормовой базой. Само по себе кормление особо не поменялось, но в то же время я всегда стараюсь, чтобы в наличии постоянно были жмых, патока, отруби. И я полностью отказался от выпаивания телят молоком. Только искусственные смеси. Это затратно, но эффективно. В 2022 году на животноводство было потрачено 3,2 млн. рублей, а в 2023 за девять месяцев уже вложено 4,8 млн. При этом есть прибавка по молоку и хорошая жирность. Сегодня надои на фуражную корову составляют 13,9 тысячи литров, в прошлом году на эту же дату — 11 тысяч. И товарность молока 95 процентов, а в прошлом году было 89. Грубо говоря, эти 6 процентов раньше выпаивали.
— Вы к этому интуитивно пришли или откуда-то почерпнули знания?
— Ни с кем не советовался. Пригодилась та база, которую мне давали в университете, ну и плюс некая интуиция тоже.
— А насколько большая у вас база знаний по части животноводства осталась после студенческих лет?
— На факультете был небольшой курс, буквально основы. Но помню, как нас водили на экскурсию в хозяйство в Москве — оказывается, буквально в центре столицы есть настоящая ферма с коровами, представляете? Много нового мне там не открыли, но я запомнил, как нам говорили: одна кормовая единица - это один литр молока. Вот такая простая формула.
Тройка с плюсом
— Возвращаемся к теме испытаний. Вы себе какую оценку за этот сезон поставили бы?
— Три с плюсом.
— Самокритично…
— Для руководства целым хозяйством необходимо нарабатывать опыт. Сейчас я понимаю, что в некоторых моментах я бы сейчас сделал уже немного по-другому — это что касается растениеводства. А в животноводстве я пока для себя еще не могу четко обозначить проблемы и, соответственно, пути их решения. Вот придет зима — и будет время подумать и разобраться. Сейчас у меня другие головные боли. Около 3 тысяч гектаров пшеницы в поле стоит, и это пшеница низкого качества по натуре и числу падения. Наверное, по всему Алтайскому краю сейчас такая проблема. Если мы сейчас еще «протележимся», не уберем на склады и не высушим, то совсем ее потерям. Даже 5 классом, наверное, не пойдет.
— Звонят ли вам перекупщики с предложениями? Знаю, что сейчас многие продают буквально из-под «КамАЗов». Какую вообще цену предлагают?
— В последний раз предлагали за пшеницу с поля 12 рублей. Подсолнечник только недавно начали молотить, но уже видим, что он начал падать в цене. Сегодня сдали «КамАЗ» подсолнечник по 34 рубля с НДС, а завтра уже цена 32 рубля (на 4 октября, — прим. авт.).
— Вы говорили, что у вас около пятидесяти человек работает в полеводстве. А в целом штат у КХ «Русь» какой?
— 111 человек. Можно сказать, что молочное животноводство обеспечивает нам зарплату и налоги, а растениеводство — средства на развитие и ремонт техники.
— Вы производите впечатление спокойного человека. Александр, в этом году вы оказались в новой для себя ситуации, перед лицом некоего вызова. Не захватывал ли вас какой-то азарт?
— Конечно, был и азарт. Хотелось сделать все как можно лучше, то есть подходить ко всем вопросам не через призму обыденности. Ну и сама роль руководителя вместо исполнителя была внове, конечно. Тем более роль чисто исполнителя мне не особо и нравилась. А сейчас у меня все карты на руках - и свобода творчества.
Уроки плавания
На следующий день после встречи с Александром Косниковым-младшим мы встретились с Александром Борисовичем. С чайком из того же чайника — старенького, но верного делу. Сейчас мы всех опять ошарашим: Косников-старший отслужил свой первый контракт и вскоре, после небольшой корректировки здоровья, собирается заключить новый!
— Александр Борисович, вы же очень давно в сельском хозяйстве!
— Да, в КХ «Русь» я уже 31 год, а вообще в сельском хозяйстве работаю с 1986-го.
— Такое огромное сельхозпредприятие в такой сложной зоне — и вы решили просто встать и уйти. И ведь не на пенсию же, а в горячую точку! Что вас к этому побудило?
— С одной стороны, это было естественное решение, но мне его очень сложно объяснить. А хозяйство — оно же не осталось без хозяина. Знаете, как в детстве в деревнях учили плавать — бросали в воду с лодки и все. Сама ситуация заставляет научиться держаться на плаву. Так же и с сыном, которому я оставил хозяйство. Тем более, опыт «плавания» у него уже какой-то есть. Ему доводилось подменять меня, даже когда он учился в университете. Скажем, заболею, он в деканате отпрашивается и едет домой. Я же сейчас, как говорят, дал дорогу молодым.
— Вчера я спросила вашего сына, какую бы он оценку поставил себе за почти уже прошедший сезон. Вам я пока не скажу, сколько баллов он себе вынес, но спрошу у вас — какова ваша оценка?
— Три.
— Самооценка Александра была на полбалла выше!
— Ну, знаете, как говорят — если агроном не испортил какое-то поле, то это не агроном. Как еще учиться, если не на ошибках?! Главное - их не повторять.
— Может, спишете все-таки часть на засуху?
— Я не устану повторять — у нас нет в Кулунде засухи! У нас единственная беда – сорняк. Если ты сумел победить сорняк, то у тебя будет урожай. Если сорняк победил тебя, агронома, то никакие дожди не спасут.
Александр Косников-старший:
- Засуха — отнюдь не главный лимитирующий фактор в полеводстве Кулунды. Сорняк у нас вековой. Поколения Косниковых сменятся несколько раз, а сорняк останется прежним. Ветра в степи сильные, семена разносит далеко. А есть поля, которые уже десятилетия никто не обрабатывает. Вот бы закон ввели, что брошенные земли можно отобрать и отдать тем, кто ею будет заниматься!
- Засуха — отнюдь не главный лимитирующий фактор в полеводстве Кулунды. Сорняк у нас вековой. Поколения Косниковых сменятся несколько раз, а сорняк останется прежним. Ветра в степи сильные, семена разносит далеко. А есть поля, которые уже десятилетия никто не обрабатывает. Вот бы закон ввели, что брошенные земли можно отобрать и отдать тем, кто ею будет заниматься!
— Скажите, вы полгода провели за лентой. Как там было со связью с родным домом?
— Сначала ее вообще не было. А потом в тылу поставили тарелку, и можно было по Вацапу звонить, когда приходишь с передовой на отдых.
— Когда домой звонили, спрашивали сына, как дела в хозяйстве?
— Нет.
— Что, даже душе не болела?
— Болела, а как же! Он сам мне сводки отправлял периодически. Конечно, я переживал там, ведь «Русь» — это вся моя жизнь. Но я старался не лезть в дела сына. Зачем буду умничать, находясь за 5 тысяч километров от хозяйства?
— Вы пробыли на СВО полгода, в августе вернулись домой. Но вы снова собираетесь обратно?
— Да. И сейчас я этого уже не скрываю.
— Все-таки не могу не спросить еще раз о мотивах. Как я понимаю, многие идут за ленту исходя из своих политических убеждений. Но, наверное, есть и другие причины, которые заставляют взрослых людей далеко за сорок брать в руки оружие. Я даже не конкретно о вас, а вообще. Вы же наверняка обсуждали все это в окопах с боевыми товарищами?
— Скажу точно — не все идут туда только чтобы подзаработать. Не я один был там обеспеченный предприниматель. Есть на СВО совсем не бедные люди, состоявшиеся. Скорее, вдруг возникает желание себя испытать, проверить, чего ты стоишь. И это очень серьезная проверка характера на прочность. Со мной заходили во взвод 28 человек, а до конца выдержали полугодовой контракт только восемь. У добровольцев есть возможность прервать контракт и уехать, и таких было много. Месяц-два — дольше многим сложно вынести.
— В одном из роликов, которые вы присылали из окопов, вы сказали что-то вроде: «какая у них прекрасная земля, и как жаль, что нескоро ею можно будет пользоваться - много мин». Это был крик ностальгии по дому, по земле?
— Да мне просто пришла мысль: если есть на небе бог, то почему он так обделил Кулунду? Я считаю, что мы живем в самом худшем месте для сельского хозяйства. Сто километров налево, направо, вверх и вниз — и уже совершенно другая земля. Проклятый круг какой-то.
— Ну, это тоже вызов. Сейчас, пока вы здесь, не планируете вернуться к управлению хозяйством?
— Нет, конечно, зачем я там буду мельтешить? Представьте картину: стоит, скажем, механизатор, и смотрит то на меня, то на сына. И ломает голову, кого слушать. Зачем? Все движется нормально, пусть так и будет.
— Как вам кажется, этот год будет для КХ «Русь» рентабельным?
— Мы никогда особо не шиковали, деньгами не швырялись. Чтобы взять кредит, просчитываешь все на сто раз. Предсказать финансовую сторону сейчас невозможно, никто не знает, как сложится цена на подсолнечник и другие культуры или, скажем, какое качество даст просо. В любом случае выживем. Как бы ни было сложно, у нас остается животноводство, которое дает прибыль. Столько лет отработали - почему сейчас должны «умереть»?
Будем жить!
— Сначала ее вообще не было. А потом в тылу поставили тарелку, и можно было по Вацапу звонить, когда приходишь с передовой на отдых.
— Когда домой звонили, спрашивали сына, как дела в хозяйстве?
— Нет.
— Что, даже душе не болела?
— Болела, а как же! Он сам мне сводки отправлял периодически. Конечно, я переживал там, ведь «Русь» — это вся моя жизнь. Но я старался не лезть в дела сына. Зачем буду умничать, находясь за 5 тысяч километров от хозяйства?
— Вы пробыли на СВО полгода, в августе вернулись домой. Но вы снова собираетесь обратно?
— Да. И сейчас я этого уже не скрываю.
— Все-таки не могу не спросить еще раз о мотивах. Как я понимаю, многие идут за ленту исходя из своих политических убеждений. Но, наверное, есть и другие причины, которые заставляют взрослых людей далеко за сорок брать в руки оружие. Я даже не конкретно о вас, а вообще. Вы же наверняка обсуждали все это в окопах с боевыми товарищами?
— Скажу точно — не все идут туда только чтобы подзаработать. Не я один был там обеспеченный предприниматель. Есть на СВО совсем не бедные люди, состоявшиеся. Скорее, вдруг возникает желание себя испытать, проверить, чего ты стоишь. И это очень серьезная проверка характера на прочность. Со мной заходили во взвод 28 человек, а до конца выдержали полугодовой контракт только восемь. У добровольцев есть возможность прервать контракт и уехать, и таких было много. Месяц-два — дольше многим сложно вынести.
— В одном из роликов, которые вы присылали из окопов, вы сказали что-то вроде: «какая у них прекрасная земля, и как жаль, что нескоро ею можно будет пользоваться - много мин». Это был крик ностальгии по дому, по земле?
— Да мне просто пришла мысль: если есть на небе бог, то почему он так обделил Кулунду? Я считаю, что мы живем в самом худшем месте для сельского хозяйства. Сто километров налево, направо, вверх и вниз — и уже совершенно другая земля. Проклятый круг какой-то.
— Ну, это тоже вызов. Сейчас, пока вы здесь, не планируете вернуться к управлению хозяйством?
— Нет, конечно, зачем я там буду мельтешить? Представьте картину: стоит, скажем, механизатор, и смотрит то на меня, то на сына. И ломает голову, кого слушать. Зачем? Все движется нормально, пусть так и будет.
— Как вам кажется, этот год будет для КХ «Русь» рентабельным?
— Мы никогда особо не шиковали, деньгами не швырялись. Чтобы взять кредит, просчитываешь все на сто раз. Предсказать финансовую сторону сейчас невозможно, никто не знает, как сложится цена на подсолнечник и другие культуры или, скажем, какое качество даст просо. В любом случае выживем. Как бы ни было сложно, у нас остается животноводство, которое дает прибыль. Столько лет отработали - почему сейчас должны «умереть»?
Будем жить!
Авторы: Мария ЧУГУНОВА, Максим ПАНКОВ.
