Многие помнят бестселлер восьмидесятых годов — книгу Александра Шепелева «Как построить сельский дом». Она состояла из полезных советов по всем этапам возведения своего жилья. Но еще за пять веков до этого русский крестьянин имел множество примет и ритуалов, связанных со строительством. Возведение дома состояло из множества инструкций, нарушение которых обещало беду. Для реконструкции идей прошлого мы воспользовались практической энциклопедией «Назиратель», переведенной с латыни в ХVI веке трудами этнографов. Итак, начинаем строить по инструкции предков.
Выбор места
Первым делом выбираем место. Дом не должен быть на заброшенной дороге или на месте старой бани. Последняя в Древней Руси считалась демоническим пространством, в котором хозяйничает злой банник.
Не строим там, где пролилась кровь. Не рекомендуется использовать огородное пространство. На грядках дом не устоит. Противопоказано место, на котором волк или медведь задрали скот. И, напротив, если на поляне корова жует жвачку или расположено тырло — быть плодородной производительной силе.
Старообрядцы проверяли локацию просто — бросали на место будущего дома щепку и через некоторое время, увидев под ней множество насекомых, одобряли решение. «В холодное время на приглянувшемся участке ставили ведро с водой и, если вода не замерзала поутру, значит, место теплое», — рассказывает Р. Кочуганова.
Часто в таких гаданиях участвовала и овечья шерсть. Ее помещали в глиняный горшок вечером, а утром смотрели результат. Отсыревшая шерсть говорила о расположении добрых сил к строительству на этом месте.
Излюбленным пространством была южная сторона холма, чтобы защититься от ветров и получать больше солнечных лучей. Южный склон всегда был более сухой.
Памятник XVI века «Назиратель» рекомендует: «…Дом не ставить туда, где может быть сильный ветер, поэтому лучше всего под горой в низине ставить, а не на самой горе, не в самой низине и уж не в темном овраге, но на месте таком, где дом овевает здоровый воздух и очищает все так, чтобы не было бед; да лучше бы место такое, где солнце стоит целый день, потому что тогда и черви, если они зародятся, и нездоровая сырость распространится, ветер такой разнесет их, а солнечный жар уничтожит и высушит».
Еще на одну примету указывает этнограф А. Байбурин: «Вечером приносят воду из колодца и, пока еще никто не взял из ведра воды, обмеривают объем стаканом — три раза по девяти стаканов, начиная каждый раз счет с первого, причем стаканы должны быть полные, вровень с краями, и выливают воду в сухой горшок. Эти горшки, залитые отмеренной водой и плотно закрытые, ставят на ночь на том месте, где должен строиться дом, по углам, намеченным для столбов; тут же кладут ломоть хлеба и соль. Если воды окажется поутру больше прежнего, то это предвещает счастье, если же убудет, то нет надобности и строить здесь дом на убыток хозяйству своему».
Были и такие, кто доверял свои вопросы хлебу. Из множества выпекаемых буханок выбирали одну и назначали ответить на вопрос. Если хлеб получался целым и вкусным, значит, ответ положительный.
При построении дома на холме важно так расположить окна, чтобы вид был выше макушек деревьев, и тогда у домочадцев всегда будет приподнятое настроение. Взгляд, брошенный из окна, не должен натыкаться на вышестоящие постройки, а свободно гулять до горизонта.
Не чужды были наши предки и прагматическому началу. Часто отдавался приоритет уже обжитому пространству. Место, где сгорел дом или его разрушило бурей, считалось вполне пригодным для возведения нового сооружения.
Понятно, что при таком выборе очень сложно было соблюсти регулярный план поселения с прямыми улицами — прямые углы придут много позднее. Да и ученые давно определили, что параллельные и перпендикулярные улицы не органичны для человека. Больше шансов на процветание у поселений, имеющих кольцевую структуру. Вспомним Москву, Рим, Париж с их круговой композицией.
В глобальном масштабе строительство дома связывалось с будущим счастьем, достатком и чадородием в семье. Для этой цели и соблюдались многочисленные ритуалы. Итак, в центре будущего дома высаживалась или втыкалась срубленная молодая береза или рябина. Это дерево должно было оставаться в центре конструкции до окончания строительства. Традиционная мифологема центра мира, из которого растет мировое древо, в полной мере работала здесь.
Где мой дом, моя семья — там и центр Вселенной. Теперь можно начинать работы, но сначала готовим пиломатериалы.
Готовим лес
На Алтае главным строительным материалом были хвойные деревья: пихта, сосна, лиственница, кедр. Многочисленные «россейские» переселенцы привозили с собой разные традиции, многие из них были схожими, так как происходили из глубокой древности восточных славян.
Украинские, белорусские, вологодские, алтайские мужики не рубили деревья, растущие в непосредственной близости от рек. Под запретом были одиночные стволы вблизи могил, церквей, курганов. Табу накладывалось и на деревья с двумя или тремя стволами из одного корня. Такое растение в многочисленных религиях считалось дорогой в другой мир. Если дерево имело оригинальный рисунок на коре или дупло, его тоже обходили. Не трогали старые деревья, считая, что они должны умереть собственной смертью. Боялись, что высохшие лесины принесут в дом «сухотку», от которой пострадает вся семья.
Интересное этнографическое наблюдение дает Г. Потанин: «Использование в строительных целях бревна с «пасынком» (сучком, идущем из глубины ствола) приводит к скорой смерти хозяина дома».
В общем, сегодняшним лесозаготовителям такой подход «убил» бы всю экономику. Народная мудрость говорит еще об одной примете: «Три лесины не понравились с прихода в лес, не руби совсем в этот день». Если первое срубленное дерево не чисто валилось с пня, а как бы «тянуло из себя жилы», оставляло защепины, то к нему больше не прикасались, считая это дурным знаком. Оставалось надеяться на помощь высших сил. «Отправляясь в лес, всегда молились перед иконами, испрашивая Божественного благословления. За благословением на это предприятие обязательно обращались к старшим», — свидетельствует историк старообрядчества Р. Кочуганова.
Повезло, и ты определился с деляной правильных, «звонких» лесин: по одному концу ударишь — а на другом отдается. Но и здесь не спеши. Вали лес с соблюдением еще двух установок: дерево не должно падать на север, при падении цеплять соседние стволы.
На Алтае лучшим временем для заготовки материала считают ноябрь-март, когда в растениях мало сока и смол. Идеальным временем для валки было полнолуние, в крайнем случае можно было рубить на старую Луну.
«Эту пору по морозу выходят из дерева всякие смолы и лишние соки, особенно из‑за стылого воздуха, который стужей своей изгоняет из дерева свойственное ему тепло до самого корня и даже в земную глубь, молодой же месяц умножает всякую влагу, а на ущербе ее убавляет». Позднее лес стали рубить весной, чтобы по высокой воде спустить к нужному месту.
Очищенные от коры бревна укладывались на просушку. Рачительный хозяин сразу сортировал бревна по размерам годичных колец на спиле: с небольшим расстоянием между линиями — на будущую северную стену, с большим — на южную.
«Без Троицы дом не строится»
Материал доставили, с местом определились. Когда же первый раз взмахнем топором? И здесь предки дают четкие указания. Обычно строительство начиналось в конце Великого поста. Традиционные сроки укладывались до начала сева, но непременным условием было, чтобы на этот период пришлась Троица. Говорили: «Без Троицы дом не строится».
На этот праздник обычно приходился финальный этап работы. Для строительства в столь ограниченные сроки требовалась подмога от крестьянской общины. Хозяин либо звал «помочь», когда помощники бескорыстно трудились, а задача приглашающего была обеспечить сытное питание. Либо оплачивалась артель плотников.
У славян с давних пор этот труд носил сакральный характер. К ним относились так же, как к кузнецам, которые постоянно общаются с огненной стихией и посвящены в многие тайны Бытия. Плотники имели связь с лесом, в котором живут таинственные существа и духи. Их побаивались, так как эти мастеровые при постройке дома могли навредить будущим его обитателям — достаточно было подумать о плохом во время закладки первого венца дом или использовать в строительстве вытащенный из гроба гвоздь. Таких примет было множество.
«Недовольные угощением или расчетом плотники могут навлечь на дом различные несчастья: пожар, бурю, болезни и даже смерть жильцов», — пишет автор книги «Жилище в обрядах и представлениях восточных славян». Не случайно после заклада первого венца, по которому категорически запрещалось бить острием или обухом топора, хозяин устраивал плотникам пир, где от мастеровых требовалось тоже сказать соответствующую закличку, вкушая угощение: «Хозяевам доброе здоровье, а дому доле стоять, пока не сгниет».
Интересный художественный пример начала строительных работ приводит лауреат шукшинской литературной премии Михаил Щукин в романе «Ямщина»: «Делу нашему, ребята, Никола-угодник свидетель. Перед им и ответ держать будем. Там, на небе. А здесь, на земле грешной, коли кто провинится — перед артелью отчитываться станет. Черных дел и мыслей на душу не берите. Один нагрешит, хоть и втихомолку, а расхлебывать всем придется. Либо бревно сорвется, либо сруб завалится — всякое случается, сам видывал. Роман еще раз вытер лицо широкой ладонью и закончил: — Так вот и обяжемся друг перед дружкой. Господи, пособи!».
Часто получали благословение у священника.
Артель в сборе — пора начинать. Дни недели для начала строительства выбирались с особым вниманием. Рекомендовалось начинать в четные вторник или четверг. Этнографы цитируют старожилов: «Понедельник, среда, пятница — дни тяжелые, в эти дни не следует вообще начинать нового дела. Начавши же делать что‑то новое в субботу, будешь и дальше продолжать это дело лишь по субботам». По лунному циклу начинаем на новую Луну.
Строительная жертва
Для окладного венца требовался аналог современного фундамента. Если грунт был плотный, под четыре угла устанавливались камни, принесенные с разных полей. Их покрывали несколькими слоями бересты, что давало возможность защитить дерево от земной влаги. Когда грунт был недостаточно плотен, делали вначале основание дома — копали ямы, опускали туда деревянные стойки, их иногда предварительно обжигали или смазывали дегтем, чтобы предотвратить гниение в земле. Обычно такой подход позволял построить дом с завалинкой — пространством, заполняемым зимой землей, а летом грунт убирали и основание здания сушил теплый ветер.
В этой части работы важнейшую часть составляли «правильные» углы. Их проверяли очередным ритуалом — насыпали на углы будущего дома 4 кучки зерна вечером. Утром проверяли — зерно должно было оставаться нетронутым. Углы дома фигурировали и в заговоре: «Наша изба о четыре угла, во всяком углу по ангелу стоит. Сам Христос среди полу стоит, со крестом стоит, крестом градит, хлеб и соль, скот и живот и всю нашу семью».
Когда углы обозначены, наступает время принесения строительной жертвы. Археологи говорят, что этот обычай существовал у большинства народов с древнейших времен и начинался с человеческих жертвоприношений. Потом его заменили на жертвы крупных копытных.
Строительство всегда начинает будущий хозяин. После первого удара по бревну он берет щепку, кладет ее в карман и хранит до окончания строительства. Плотники стараются, чтобы щепки летели внутрь сруба — быть удаче. «Все щепки, полученные при рубке первого венца, нужно соб-
рать в середину четырехугольника, чтобы происходящее вне известно было в доме, но чтобы не известно было на улице, что делается дома».
Первому венцу приписывалось глубокое символическое значение. Венец делил все пространство на домашнее и не домашнее, на внутреннее и внешнее. Теперь все что внутри — мой дом, мой космос, мой мир. Здесь тепло, достаток, комфорт. Оклад являл собой тот меловой круг, который нарисовал гоголевский Хома Брут, чтобы защититься от нечистой силы.
Ставим стены
Оклад готов — нужно возводить стены. В Уймонской котловине «нижние венцы рубились из «листвяга» (лиственницы), который ценился за прочность. Его тяжелая смолистая древесина очень долго не поддается гниению. На верхние венцы шел «мягкий лес» — пихтач, он считался более теплым. Внутренние части построек — одностворные двери, пороги, лавки, полати, косяки, подоконники — делались из кедра. Он дает самые широкие доски, более гладкую поверхность при обстругивании и добавочное тепло», — рассказывает Р. Кочуганова.
Сложно поверить, но до середины XIX века бревна не пилили на доски и бруски. Бревно кололи пополам и вытесывали из половинника по доске; доску получали с помощью топора или тесы, обрубая дерево вдоль или накось (не поперек) слоев, снимая таким образом лишний слой. Материал оказывался более прочный, не впитывал влагу, не оставлял заноз и имел фактурный рисунок, напоминающий елочку. Сегодня для ценителей древности работает несколько предприятий, которые делают доски по старинным технологиям без пил.
При постройке дома многое решает архитектурный план всего поселения и трудно проявить чудеса эргономики. В далеком прошлом расположение по сторонам света являлось ключевым моментом. На северную сторону использовали брус с минимальным расстоянием между годичными кольцами. Бревно разворачивали вовне той стороной, где меньше сучков. Здесь ценился материал из деревьев, стоящих на краю леса, около полей, полян, открытых мест. В северной стене старались не делать окон. На южной стене помещались ворота хозяйственного двора, парадное крыльцо дома. Здесь же врезались несколько окон.
Огород или сад старались тоже разместить с южной стороны. Таким образом, дом защищал землю от северного ветра и не бросал тень на участок. «Непряхой» называли дом, расположенный жилым фасадом на север. А порядок группы таких домов в деревне называли «вшивым».
Тепло сохраняли и за счет правильной теплоизоляции. Между бревнами укладывали мох. Мшили избы только озерным мхом, который собирали осенью. После пригонки бревна в срубе, оно снималось, на нижнее бревно укладывался слой мха, который придавливался окончательно устанавливаемым бревном.
Дверные и оконные проемы до середины ХIХ века прорубались, как правило, уже в собранном брусе. До века Пушкина и Тургенева стекла не было, и в сложную конструкцию вставляли бычий или рыбий пузырь.
У окон, дверей и порога была своя мифология. Все эти составляющие были «входными» для внешнего, часто агрессивного мира. Их тоже заговаривали и просили защитить от нечисти. У старообрядцев считалось правильной традицией хранить под порогом топор — как средство защиты от не только от видимого, но и от невидимого зла. На порог нельзя было вставать и садиться. Но зато он лечил. «Если кого‑то мучила боль в пояснице, то его клали спиной на порог, и первый или последний в семье ребенок ударял по положенному рядом венику. При этом больной спрашивал: «Что сечешь?». Ему отвечали: «Утин секу». — «Секи же зараз, чтобы век не бывало!». И как ни странно боль проходила. У порога лечили малыша от грыжи».
«Худая матка всему дому смятка»
Защиту от злых сил по горизонтали обеспечивал окладной брус. Вертикаль защищала матица — центральная поперечная балка потолка.
С. Максимов, анализируя данные разных русских губерний, описывает подъем матицы так: «Хозяин ставит в красном углу зеленую веточку березки, а затем из среды плотников выступает такой, который половчее прочих и полегче на ногу… Он и начинает священнодействовать: обходит самое верхнее бревно, или «черепной венец», и рассеивает по сторонам хлебные зерна и хмель. Хозяева же все это время молятся Богу. Затем севец переступает на матицу, где по самой середине ея привязана лычком овчинная шуба, а в карманы ея положены: хлеб, соль, кусок жареного мяса, кочан капусты и в стеклянной посудине зеленое вино (у бедняков горшок с кашей, укутанный в полушубок). Лычко перерубается топором, шуба подхватывается внизу на руки, содержимое в карманах выпивается и поедается».
Матице приписывалось значение связывающего начала не только по отношению к конструкции дома, но и по отношению к проживающим в доме членам семьи. Осыпание матицы дарами относится к традиционным ритуальным действиям со значением богатства и плодородия. Матица делила избу на две части. Во время сватовства под ней садились сваты, что означало серьезность намерений. В старообрядческой традиции «за матицу не переступали без приглашения хозяев; за эту границу нельзя было заходить людям «с ветра» или иной веры, а также заносить вещи, считавшиеся «нечистыми», — отмечает автор книги «В поисках Беловодья».
После установки матицы и «матичного угощения» праздновали и катались на тройках.
Новоселье
Афоризм «ремонт никогда не заканчивается» имеет древнее происхождение. Наши предки считали хорошим правилом оставлять некоторую незавершенность в постройке своего домашнего космоса. Творение не должно было иметь конечную точку. Целый год старались не делать крышу над сенями или дворовыми постройками. Не добеливали маленький фрагмент стены или потолка. По этой же причине во время богатых урожаев и жали маленький «пятачок» колосьев, чтобы миропорядок не останавливался, а выходил на новый круг.
Отправляясь в новый дом, человек должен был все забрать всю «энергию» в старом. Этнограф А. Байбурин собрал многочисленные связанные с переездом ритуалы: «Переходя в новый дом, хозяин ночью ходит в старый дом, кланяется на все четыре стороны и приглашает домового пожаловать в новый дом. В новом доме в подизбице или же на чердаке ставится и угощение домовому: ломоть хлеба с солью и чашка водки». Если старый дом ломали, домового кликали еще и словесно: «Батюшка домовой, выходи домой».
С переходом на новое жительство считали также необходимым со старого места взять лукошко навоза и перенести на новый двор. Тогда из прошлого жилья перейдет достаток и удача.
«С переходом в новый дом или на квартиру на прежней выметают и выбрасывают сор, чтобы не оставить доли в покинутом доме и затем горсть сора переносят в новый дом и бросают его в передний угол». Если в новое помещение переселяется вся семья, то глава семьи накладывает горячих углей в горшок и несет его в новую избу. От этих углей и зажигают огонь в новой печи.
Время переезда не было одинаковым — в разных губерниях его определяли так: рано утром, ровно в полдень, ночью, чтобы не было видно и т. д. Но и здесь славяне были единодушны. Перебираться на новое место жительства старались не в понедельник и не в субботу. Переселение старались делать перед полнолунием, чтобы дом был полон и сыт.
Первым делом выбираем место. Дом не должен быть на заброшенной дороге или на месте старой бани. Последняя в Древней Руси считалась демоническим пространством, в котором хозяйничает злой банник.
Не строим там, где пролилась кровь. Не рекомендуется использовать огородное пространство. На грядках дом не устоит. Противопоказано место, на котором волк или медведь задрали скот. И, напротив, если на поляне корова жует жвачку или расположено тырло — быть плодородной производительной силе.
Старообрядцы проверяли локацию просто — бросали на место будущего дома щепку и через некоторое время, увидев под ней множество насекомых, одобряли решение. «В холодное время на приглянувшемся участке ставили ведро с водой и, если вода не замерзала поутру, значит, место теплое», — рассказывает Р. Кочуганова.
Часто в таких гаданиях участвовала и овечья шерсть. Ее помещали в глиняный горшок вечером, а утром смотрели результат. Отсыревшая шерсть говорила о расположении добрых сил к строительству на этом месте.
Излюбленным пространством была южная сторона холма, чтобы защититься от ветров и получать больше солнечных лучей. Южный склон всегда был более сухой.
Памятник XVI века «Назиратель» рекомендует: «…Дом не ставить туда, где может быть сильный ветер, поэтому лучше всего под горой в низине ставить, а не на самой горе, не в самой низине и уж не в темном овраге, но на месте таком, где дом овевает здоровый воздух и очищает все так, чтобы не было бед; да лучше бы место такое, где солнце стоит целый день, потому что тогда и черви, если они зародятся, и нездоровая сырость распространится, ветер такой разнесет их, а солнечный жар уничтожит и высушит».
Еще на одну примету указывает этнограф А. Байбурин: «Вечером приносят воду из колодца и, пока еще никто не взял из ведра воды, обмеривают объем стаканом — три раза по девяти стаканов, начиная каждый раз счет с первого, причем стаканы должны быть полные, вровень с краями, и выливают воду в сухой горшок. Эти горшки, залитые отмеренной водой и плотно закрытые, ставят на ночь на том месте, где должен строиться дом, по углам, намеченным для столбов; тут же кладут ломоть хлеба и соль. Если воды окажется поутру больше прежнего, то это предвещает счастье, если же убудет, то нет надобности и строить здесь дом на убыток хозяйству своему».
Были и такие, кто доверял свои вопросы хлебу. Из множества выпекаемых буханок выбирали одну и назначали ответить на вопрос. Если хлеб получался целым и вкусным, значит, ответ положительный.
При построении дома на холме важно так расположить окна, чтобы вид был выше макушек деревьев, и тогда у домочадцев всегда будет приподнятое настроение. Взгляд, брошенный из окна, не должен натыкаться на вышестоящие постройки, а свободно гулять до горизонта.
Не чужды были наши предки и прагматическому началу. Часто отдавался приоритет уже обжитому пространству. Место, где сгорел дом или его разрушило бурей, считалось вполне пригодным для возведения нового сооружения.
Понятно, что при таком выборе очень сложно было соблюсти регулярный план поселения с прямыми улицами — прямые углы придут много позднее. Да и ученые давно определили, что параллельные и перпендикулярные улицы не органичны для человека. Больше шансов на процветание у поселений, имеющих кольцевую структуру. Вспомним Москву, Рим, Париж с их круговой композицией.
В глобальном масштабе строительство дома связывалось с будущим счастьем, достатком и чадородием в семье. Для этой цели и соблюдались многочисленные ритуалы. Итак, в центре будущего дома высаживалась или втыкалась срубленная молодая береза или рябина. Это дерево должно было оставаться в центре конструкции до окончания строительства. Традиционная мифологема центра мира, из которого растет мировое древо, в полной мере работала здесь.
Где мой дом, моя семья — там и центр Вселенной. Теперь можно начинать работы, но сначала готовим пиломатериалы.
Готовим лес
На Алтае главным строительным материалом были хвойные деревья: пихта, сосна, лиственница, кедр. Многочисленные «россейские» переселенцы привозили с собой разные традиции, многие из них были схожими, так как происходили из глубокой древности восточных славян.
Украинские, белорусские, вологодские, алтайские мужики не рубили деревья, растущие в непосредственной близости от рек. Под запретом были одиночные стволы вблизи могил, церквей, курганов. Табу накладывалось и на деревья с двумя или тремя стволами из одного корня. Такое растение в многочисленных религиях считалось дорогой в другой мир. Если дерево имело оригинальный рисунок на коре или дупло, его тоже обходили. Не трогали старые деревья, считая, что они должны умереть собственной смертью. Боялись, что высохшие лесины принесут в дом «сухотку», от которой пострадает вся семья.
Интересное этнографическое наблюдение дает Г. Потанин: «Использование в строительных целях бревна с «пасынком» (сучком, идущем из глубины ствола) приводит к скорой смерти хозяина дома».
В общем, сегодняшним лесозаготовителям такой подход «убил» бы всю экономику. Народная мудрость говорит еще об одной примете: «Три лесины не понравились с прихода в лес, не руби совсем в этот день». Если первое срубленное дерево не чисто валилось с пня, а как бы «тянуло из себя жилы», оставляло защепины, то к нему больше не прикасались, считая это дурным знаком. Оставалось надеяться на помощь высших сил. «Отправляясь в лес, всегда молились перед иконами, испрашивая Божественного благословления. За благословением на это предприятие обязательно обращались к старшим», — свидетельствует историк старообрядчества Р. Кочуганова.
Повезло, и ты определился с деляной правильных, «звонких» лесин: по одному концу ударишь — а на другом отдается. Но и здесь не спеши. Вали лес с соблюдением еще двух установок: дерево не должно падать на север, при падении цеплять соседние стволы.
На Алтае лучшим временем для заготовки материала считают ноябрь-март, когда в растениях мало сока и смол. Идеальным временем для валки было полнолуние, в крайнем случае можно было рубить на старую Луну.
«Эту пору по морозу выходят из дерева всякие смолы и лишние соки, особенно из‑за стылого воздуха, который стужей своей изгоняет из дерева свойственное ему тепло до самого корня и даже в земную глубь, молодой же месяц умножает всякую влагу, а на ущербе ее убавляет». Позднее лес стали рубить весной, чтобы по высокой воде спустить к нужному месту.
Очищенные от коры бревна укладывались на просушку. Рачительный хозяин сразу сортировал бревна по размерам годичных колец на спиле: с небольшим расстоянием между линиями — на будущую северную стену, с большим — на южную.
«Без Троицы дом не строится»
Материал доставили, с местом определились. Когда же первый раз взмахнем топором? И здесь предки дают четкие указания. Обычно строительство начиналось в конце Великого поста. Традиционные сроки укладывались до начала сева, но непременным условием было, чтобы на этот период пришлась Троица. Говорили: «Без Троицы дом не строится».
На этот праздник обычно приходился финальный этап работы. Для строительства в столь ограниченные сроки требовалась подмога от крестьянской общины. Хозяин либо звал «помочь», когда помощники бескорыстно трудились, а задача приглашающего была обеспечить сытное питание. Либо оплачивалась артель плотников.
У славян с давних пор этот труд носил сакральный характер. К ним относились так же, как к кузнецам, которые постоянно общаются с огненной стихией и посвящены в многие тайны Бытия. Плотники имели связь с лесом, в котором живут таинственные существа и духи. Их побаивались, так как эти мастеровые при постройке дома могли навредить будущим его обитателям — достаточно было подумать о плохом во время закладки первого венца дом или использовать в строительстве вытащенный из гроба гвоздь. Таких примет было множество.
«Недовольные угощением или расчетом плотники могут навлечь на дом различные несчастья: пожар, бурю, болезни и даже смерть жильцов», — пишет автор книги «Жилище в обрядах и представлениях восточных славян». Не случайно после заклада первого венца, по которому категорически запрещалось бить острием или обухом топора, хозяин устраивал плотникам пир, где от мастеровых требовалось тоже сказать соответствующую закличку, вкушая угощение: «Хозяевам доброе здоровье, а дому доле стоять, пока не сгниет».
Интересный художественный пример начала строительных работ приводит лауреат шукшинской литературной премии Михаил Щукин в романе «Ямщина»: «Делу нашему, ребята, Никола-угодник свидетель. Перед им и ответ держать будем. Там, на небе. А здесь, на земле грешной, коли кто провинится — перед артелью отчитываться станет. Черных дел и мыслей на душу не берите. Один нагрешит, хоть и втихомолку, а расхлебывать всем придется. Либо бревно сорвется, либо сруб завалится — всякое случается, сам видывал. Роман еще раз вытер лицо широкой ладонью и закончил: — Так вот и обяжемся друг перед дружкой. Господи, пособи!».
Часто получали благословение у священника.
Артель в сборе — пора начинать. Дни недели для начала строительства выбирались с особым вниманием. Рекомендовалось начинать в четные вторник или четверг. Этнографы цитируют старожилов: «Понедельник, среда, пятница — дни тяжелые, в эти дни не следует вообще начинать нового дела. Начавши же делать что‑то новое в субботу, будешь и дальше продолжать это дело лишь по субботам». По лунному циклу начинаем на новую Луну.
Строительная жертва
Для окладного венца требовался аналог современного фундамента. Если грунт был плотный, под четыре угла устанавливались камни, принесенные с разных полей. Их покрывали несколькими слоями бересты, что давало возможность защитить дерево от земной влаги. Когда грунт был недостаточно плотен, делали вначале основание дома — копали ямы, опускали туда деревянные стойки, их иногда предварительно обжигали или смазывали дегтем, чтобы предотвратить гниение в земле. Обычно такой подход позволял построить дом с завалинкой — пространством, заполняемым зимой землей, а летом грунт убирали и основание здания сушил теплый ветер.
В этой части работы важнейшую часть составляли «правильные» углы. Их проверяли очередным ритуалом — насыпали на углы будущего дома 4 кучки зерна вечером. Утром проверяли — зерно должно было оставаться нетронутым. Углы дома фигурировали и в заговоре: «Наша изба о четыре угла, во всяком углу по ангелу стоит. Сам Христос среди полу стоит, со крестом стоит, крестом градит, хлеб и соль, скот и живот и всю нашу семью».
Когда углы обозначены, наступает время принесения строительной жертвы. Археологи говорят, что этот обычай существовал у большинства народов с древнейших времен и начинался с человеческих жертвоприношений. Потом его заменили на жертвы крупных копытных.
Строительство всегда начинает будущий хозяин. После первого удара по бревну он берет щепку, кладет ее в карман и хранит до окончания строительства. Плотники стараются, чтобы щепки летели внутрь сруба — быть удаче. «Все щепки, полученные при рубке первого венца, нужно соб-
рать в середину четырехугольника, чтобы происходящее вне известно было в доме, но чтобы не известно было на улице, что делается дома».
Первому венцу приписывалось глубокое символическое значение. Венец делил все пространство на домашнее и не домашнее, на внутреннее и внешнее. Теперь все что внутри — мой дом, мой космос, мой мир. Здесь тепло, достаток, комфорт. Оклад являл собой тот меловой круг, который нарисовал гоголевский Хома Брут, чтобы защититься от нечистой силы.
Ставим стены
Оклад готов — нужно возводить стены. В Уймонской котловине «нижние венцы рубились из «листвяга» (лиственницы), который ценился за прочность. Его тяжелая смолистая древесина очень долго не поддается гниению. На верхние венцы шел «мягкий лес» — пихтач, он считался более теплым. Внутренние части построек — одностворные двери, пороги, лавки, полати, косяки, подоконники — делались из кедра. Он дает самые широкие доски, более гладкую поверхность при обстругивании и добавочное тепло», — рассказывает Р. Кочуганова.
Сложно поверить, но до середины XIX века бревна не пилили на доски и бруски. Бревно кололи пополам и вытесывали из половинника по доске; доску получали с помощью топора или тесы, обрубая дерево вдоль или накось (не поперек) слоев, снимая таким образом лишний слой. Материал оказывался более прочный, не впитывал влагу, не оставлял заноз и имел фактурный рисунок, напоминающий елочку. Сегодня для ценителей древности работает несколько предприятий, которые делают доски по старинным технологиям без пил.
При постройке дома многое решает архитектурный план всего поселения и трудно проявить чудеса эргономики. В далеком прошлом расположение по сторонам света являлось ключевым моментом. На северную сторону использовали брус с минимальным расстоянием между годичными кольцами. Бревно разворачивали вовне той стороной, где меньше сучков. Здесь ценился материал из деревьев, стоящих на краю леса, около полей, полян, открытых мест. В северной стене старались не делать окон. На южной стене помещались ворота хозяйственного двора, парадное крыльцо дома. Здесь же врезались несколько окон.
Огород или сад старались тоже разместить с южной стороны. Таким образом, дом защищал землю от северного ветра и не бросал тень на участок. «Непряхой» называли дом, расположенный жилым фасадом на север. А порядок группы таких домов в деревне называли «вшивым».
Тепло сохраняли и за счет правильной теплоизоляции. Между бревнами укладывали мох. Мшили избы только озерным мхом, который собирали осенью. После пригонки бревна в срубе, оно снималось, на нижнее бревно укладывался слой мха, который придавливался окончательно устанавливаемым бревном.
Дверные и оконные проемы до середины ХIХ века прорубались, как правило, уже в собранном брусе. До века Пушкина и Тургенева стекла не было, и в сложную конструкцию вставляли бычий или рыбий пузырь.
У окон, дверей и порога была своя мифология. Все эти составляющие были «входными» для внешнего, часто агрессивного мира. Их тоже заговаривали и просили защитить от нечисти. У старообрядцев считалось правильной традицией хранить под порогом топор — как средство защиты от не только от видимого, но и от невидимого зла. На порог нельзя было вставать и садиться. Но зато он лечил. «Если кого‑то мучила боль в пояснице, то его клали спиной на порог, и первый или последний в семье ребенок ударял по положенному рядом венику. При этом больной спрашивал: «Что сечешь?». Ему отвечали: «Утин секу». — «Секи же зараз, чтобы век не бывало!». И как ни странно боль проходила. У порога лечили малыша от грыжи».
«Худая матка всему дому смятка»
Защиту от злых сил по горизонтали обеспечивал окладной брус. Вертикаль защищала матица — центральная поперечная балка потолка.
С. Максимов, анализируя данные разных русских губерний, описывает подъем матицы так: «Хозяин ставит в красном углу зеленую веточку березки, а затем из среды плотников выступает такой, который половчее прочих и полегче на ногу… Он и начинает священнодействовать: обходит самое верхнее бревно, или «черепной венец», и рассеивает по сторонам хлебные зерна и хмель. Хозяева же все это время молятся Богу. Затем севец переступает на матицу, где по самой середине ея привязана лычком овчинная шуба, а в карманы ея положены: хлеб, соль, кусок жареного мяса, кочан капусты и в стеклянной посудине зеленое вино (у бедняков горшок с кашей, укутанный в полушубок). Лычко перерубается топором, шуба подхватывается внизу на руки, содержимое в карманах выпивается и поедается».
Матице приписывалось значение связывающего начала не только по отношению к конструкции дома, но и по отношению к проживающим в доме членам семьи. Осыпание матицы дарами относится к традиционным ритуальным действиям со значением богатства и плодородия. Матица делила избу на две части. Во время сватовства под ней садились сваты, что означало серьезность намерений. В старообрядческой традиции «за матицу не переступали без приглашения хозяев; за эту границу нельзя было заходить людям «с ветра» или иной веры, а также заносить вещи, считавшиеся «нечистыми», — отмечает автор книги «В поисках Беловодья».
После установки матицы и «матичного угощения» праздновали и катались на тройках.
Новоселье
Афоризм «ремонт никогда не заканчивается» имеет древнее происхождение. Наши предки считали хорошим правилом оставлять некоторую незавершенность в постройке своего домашнего космоса. Творение не должно было иметь конечную точку. Целый год старались не делать крышу над сенями или дворовыми постройками. Не добеливали маленький фрагмент стены или потолка. По этой же причине во время богатых урожаев и жали маленький «пятачок» колосьев, чтобы миропорядок не останавливался, а выходил на новый круг.
Отправляясь в новый дом, человек должен был все забрать всю «энергию» в старом. Этнограф А. Байбурин собрал многочисленные связанные с переездом ритуалы: «Переходя в новый дом, хозяин ночью ходит в старый дом, кланяется на все четыре стороны и приглашает домового пожаловать в новый дом. В новом доме в подизбице или же на чердаке ставится и угощение домовому: ломоть хлеба с солью и чашка водки». Если старый дом ломали, домового кликали еще и словесно: «Батюшка домовой, выходи домой».
С переходом на новое жительство считали также необходимым со старого места взять лукошко навоза и перенести на новый двор. Тогда из прошлого жилья перейдет достаток и удача.
«С переходом в новый дом или на квартиру на прежней выметают и выбрасывают сор, чтобы не оставить доли в покинутом доме и затем горсть сора переносят в новый дом и бросают его в передний угол». Если в новое помещение переселяется вся семья, то глава семьи накладывает горячих углей в горшок и несет его в новую избу. От этих углей и зажигают огонь в новой печи.
Время переезда не было одинаковым — в разных губерниях его определяли так: рано утром, ровно в полдень, ночью, чтобы не было видно и т. д. Но и здесь славяне были единодушны. Перебираться на новое место жительства старались не в понедельник и не в субботу. Переселение старались делать перед полнолунием, чтобы дом был полон и сыт.
